Татьяну Жук, журналистку "Восточного Варианта" город приютил в 2014-м, когда она уехала из оккупированного Донецка. Но война добралась и до Мариуполя. Первые 40 дней полномасштабной войны девушка провела там. Из них 25 — в подвале, сжигая и скрывая все, что намекало на ее профессию, во избежание плена.
Этот материал — ее история. Он станет заключительным в цикле "Лица обороны Украины", который "Рубрика" начала вести с начала эскалации, чтобы рассказать о том, как украинцы встали на защиту Родины — каждый на своем фронте.
"Мы все это уже видели"
22 февраля. Мариуполь. На площади перед драмтеатром многолюдно. Посреди толпы развеваются сине-желтые флаги. Люди стоят с плакатами "Мариуполь — это Украина! Не надо нас освобождать!"
Среди этих людей Таня. Ее рыжие волосы не дают возможности остаться незамеченной. По щекам девушки катятся слезы. Знакомые по очереди спрашивают, почему она плачет, но объяснить трудно — внутри гремучая смесь воодушевления и неизвестности.
Она понимала, что будет большая война. Но не знала, что меньше, чем через месяц, этот же драмтеатр будет разрушен. Европейские страны наперебой будут обещать его восстановить после войны, пока мариупольцы будут фактически заключенными в подвалах своих домов.
"24-го меня разбудил мой парень Данил. Просто сказал: "Он напал". Я сразу поняла, что происходит. Но я думала, что будет какая-то эскалация на позициях, какие-то провокации. Я пошла делать кофе на кухню, когда услышала взрывы. Многие мариупольцы, которые жили на восточных окраинах города, давно привыкли к далеким взрывам. Я жила в центре, поэтому почти не слышала такого. Тогда окна немного задрожали. Меня бросило в холод, но паники не было", — рассказывает Таня.
Девушка отмечает — знала, что если россия куда-то приходит, то не оставляет после себя ничего, но все же решила не уезжать из города.
"Я переселенка из Донецка, мой парень переселенец из Донецка. Вообще, в Мариуполе было очень много переселенцев оттуда. У всех нас был почти одинаковый опыт, но с половиной он сыграл злую шутку, а половина использовала его как надо.
Кто-то видел, что россияне уже не остановятся и нужно срочно уезжать. Другие же, к которым отношусь я, подумали: мы все это уже видели, ничего такого страшного не будет, можно остаться".
"Значительно больше шансов умереть, чем выжить"
Когда боевые действия в Мариуполе стали более интенсивными, дом Татьяны все время содрогался от прилетов. Окна снесло взрывной волной, исчез газ, свет, горячая вода и наконец связь. Пара перебралась в подвал, где кроме них жили еще 23 человека.
"Когда мы спустились в подвал, у нас, конечно, не было возможности принять душ или сходить в нормальный туалет. И нам еще повезло, потому что мы могли подниматься к себе в квартиру и там забрать какую-нибудь еду, умыться раз в несколько дней, хоть как-то помыть тело, но именно заставить себя подняться вверх из подвала и было самое страшное.
Дом постоянно содрогался. Надо было собирать все мужество в кулак, чтобы совершить марш-бросок на гору, сделать быстро все свои дела и вернуться. Мы часто говорили в подвале о том, что тупо было бы умереть, пока ты стоишь голый и моешься", — делится Таня.
Она говорит: коллективное проживание в подвале стирает личные границы. Когда вокруг более 20 человек долгое время, вы знаете обо всех проблемах с кожей, желудком и питанием друг друга. Люди старались мыть посуду, заметать и максимально поддерживать чистоту, но все равно это была антисанитария. Девушка, как и люди вокруг, боялась болезней, но с этим повезло. Хуже, говорит Таня, было с мыслями о смерти.
"Мне постоянно казалось, что смерть преследует тебя повсюду. Там было гораздо больше шансов умереть, чем выжить. Если ты не за себя переживаешь, то за кого-то другого. У нас в подвале 25 человек. Ты с этими людьми становишься близок и думаешь — окей, это 25 человек, судьба и статистика не могут быть настолько милосердными, чтобы никто из них не погиб.
И ты готовишь себя к тому, что с кем-то из них что-то произойдет и вам придется думать, где его хоронить. Мы все надеялись на лучшее, но трудно было представить, что в городе, где постоянно разрываются снаряды, можно как-то выжить. Но нам очень повезло".
"Кусочек за кусочком уничтожить себя"
По состоянию на конец августа россияне совершили 435 преступлений против журналистов. Восьмерых журналистов убили во время выполнения редакционных задач, девятерых похитили, четырнадцать ранили, пятнадцать считаются пропавшими, шестьдесят пять подверглись угрозам и преследованиям. И даже эти цифры неточные, пока у украинской стороны нет доступа к оккупированным городам.
Тане не нужны были данные, чтобы понимать, что она в опасности. Вместе с парнем они придумали легенду журналистке, в которой она была графическим дизайнером. Тогда пара начала скрывать следы настоящей работы Тани, которая все эти годы писала о войне, пытках и похищениях россиянами людей.
"Я действительно работаю с иллюстрациями и графическими материалами. У меня была неплохая легенда, я оставляла на ноутбуке какие-то свои самые безопасные графические работы вроде поздравлений с новым годом. Пришлось удалить стикеры с цитатами украинских поэтов с Востока, над которыми работала, ведь понимала, что даже они опасны.
В нашем доме были люди, которые знали, что я работаю в журналистике. Однажды , когда мы уже готовили на костре, я пришла сжигать свои визитки, разные удостоверения, благодарности. Я это все плотно смяла и бросила в огонь, оно плохо загорелось. Один из соседей подошел и посоветовал сжигать все поочередно, чтобы сгорело дотла. Он ни о чем больше не расспрашивал.
Я сожгла все. У меня также были какие-то благодарности, мерч от полиции, брендированные блокноты, еще разный журналистский мерч. Все это пришлось сжечь. Кусочек за кусочком уничтожить себя, как говорила моя подруга, описывая подобный опыт. Я еще постоянно думала — я готова к любым обстрелам, только не к оккупации", — говорит журналистка.
В конце концов, ей удалось скрыть, кто она, даже тогда, когда российские военные приходили в их подвал с проверками. Как говорили они сами, искали Азовцев.
В один из дней, когда в подвале уже было хорошо слышно автоматные очереди из-за уличных боев, речь, которую гражданские слышали извне, сменилась на русскую с четким российским акцентом. Через какое-то время в дверь убежища постучали.
– Кто?
– Открывайте, будет проверка!
Дверь открылась. В подвал, тускло освещенный одной свечой, вошел мужчина. Тане показалось, что повязка на его руке желтая, такая, которую носят украинские защитники, однако разглядеть его форму или шевроны из-за темноты девушка не могла. Военный заявил, что ищет Азовцев, а женщины и дети его не интересуют. Прошелся по подвалу, всматриваясь в усталые грязные лица, но о документах не спрашивал.
Когда мужчина уже уходил, у него еще раз спросили, кто он.
– Русский солдат.
Так Татьяна осознала, что попала под оккупацию и надеяться на скорую развязку не стоит. Она принялась искать, как выбраться из Мариуполя.
"Да, я все это время писала о том, как вы здесь пытаете людей"
"После того мы были вынуждены еще часто с ними контактировать. Когда ты выходишь из подвала, потому что хочешь пройти в свой дом или в соседний, лучше переспросить, можно ли идти, потому что очень не хотелось умереть от пули. Они какое-то время были источником информации о выезде из города. Конечно, мы понимали, что эту информацию следует делить, потому что они врали о том, что Харьков и Киев уже в окружении и готовы капитулировать. Днепр в окружении, Запорожье. Что Харьков — это уже второй Мариуполь. Я ненавижу их за ложь, но не отвергаю мысли, что и им врали для поднятия их боевого духа.
Потом начали распространяться слухи, что есть выезды от Донецка. Но я понимала, что там меня проверят и что я им скажу? Да, я все это время писала о том, как вы здесь пытаете людей? И поэтому этот путь был закрыт для нас", — говорит девушка.
Позднее удалось узнать об автобусах, которыми можно выехать. Таня и Данил договорились о том, что их довезут до нужного блокпоста. Водитель не хотел брать деньги у пассажиров, но они дали ему 200 гривен. Как говорит Таня, смешную сумму, особенно в условиях, когда найти бензин было почти невозможно.
"Я помню то утро, когда мы уехали. Я постоянно осматривала квартиру, все вещи приобрели такую причудливость, потому что когда я смотрела на них, то вспоминала, как их покупала или как мне их дарили, сколько счастья они мне приносили. И теперь сколько боли с ними связано. Война просто исказила все.
Я сквозь слезы едва собралась, мы попрощались со всем подвалом. Люди плакали или молчали. Очень тяжело было прощаться", — рассказывает Таня.
Автобус, которым вывозили людей, был разрисован буквами Z. Журналистка вспоминает, что боялась садиться туда, ведь если украинские военные увидят маркированный автомобиль, то не будут знать, гражданские там или военные. От переживаний девушку постоянно тошнило, но в конце концов они доехали до перевалочного пункта.
Оттуда приехали в оккупированный Бердянск, а уже потом усилиями редакторок Татьяны, которые нашли для нее водителя и транспорт, девушка сумела выехать на подконтрольную Украине территорию.
"Я уже никогда не позвоню этим людям"
Сейчас Таня находится в безопасности. Однако пережитое отзывается и еще долго будет напоминать о себе. Достаточно быстро ей удалось снова включиться в работу. Как и до 24 февраля, девушка пишет о войне. О военных. О людях, чьи родные пропали без вести. О детях, незаконно вывезенных в россию. О волонтерах. И о Мариуполе, который за годы жизни там стал родным.
"Я вообще довольно эмоциональный человек. Я очень много плачу, это мой способ выразить эмоции. И когда я уехала, были моменты, когда я вижу такой же поднос, который у нас был в Мариуполе, и думаю: "Ну, вот мы и встретились".
А как-то я проводила интервью в кафе и увидела парня, похожего на Святослава "Калину" Паламара, который в то время еще был в плену. Я выбежала в туалет и плакала где-то минут 5. Меня просто накрыло. И сейчас я часто вижу похожих на своих знакомых людей и это очень тяжело.
И еще важная вещь — поскольку я много работала по городу, много видела, как строится Мариуполь, как появляются новые места, очень грустно видеть, как их разрушают. Но еще хуже, когда ты знаешь очень много людей благодаря своей профессии и узнаешь, что они погибли. Я смотрю иногда на некоторые номера и понимаю, что я уже никогда не позвоню этим людям и ничего не спрошу. Это больно", — делится Таня.
Девушка говорит, что пытается отделять от работы часть жизни, где может пошутить, расслабиться и поискать новые силы. К примеру, в своем Инстаграм она постит мемы, делится фотографиями с отдыха и старается не пропускать туда много работы.
"У меня Фейсбук для работы, а Инстаграм — это такое личное пространство, где я могу запостить мем. И иногда люди пишут, мол, как ты можешь смеяться, как так можно? А ты знаешь, что там такое произошло?
А я знаю, я постоянно пишу об этом: если сегодня я пишу не о пытках, то я пишу о смерти. И все это дает такой пролонгированный негативный эффект и влияет очень сильно.
Многие говорят, что мы, журналисты, должны быть человечными и соблюдать стандарты. Но важно и то, что мы сейчас боремся с врагом, который не соблюдает никаких правил, использует все наихудшие методы. Это не значит, что мы должны забить на все, но есть случаи, когда оружие должно стать мощнее, чтобы противостоять врагу
То, что сейчас происходит с российским народом — это плата за их импотентность и за молчаливое согласие на происходящее. Я считаю правильным, когда журналисты говорят об этом честно".
Материал подготовлен в рамках реализации грантового конкурса от ОО "Интерньюз-Украина" при финансовой поддержке Швеции и Internews (проект Audience understanding and digital support). Мнения, выраженные в этой публикации, отражают исключительно точку зрения автора.