После полномасштабного вторжения россии на территорию Украины российские оккупанты не оставляли намерения создать новые псевдореспублики типа «ДНР» и «ЛНР». Важным городом для достижения этой цели стал Херсон. Именно здесь коллаборанты под дулами автоматов российских военных хотят провести непризнанный псевдореферендум, чтобы достичь своей ключевой задачи — создать сухопутное сообщение с Крымом и доминировать на юге Украины. Однако эта инициатива не поддерживается местным населением.
Начиная с 24 февраля колонны российской техники постепенно начали захватывать херсонские города и объекты критической инфраструктуры. Все это сопровождалось расстрелами мирных граждан, в том числе женщин и детей. Даже те, кто с радостью встречал россиян в первые дни войны, были шокированы их зверствами и жестокостью по отношению к украинцам. Следовательно, ежедневно горожане выходили на протесты против российской оккупации в Херсоне, Новой Каховке, Новоалексеевке, Новотроицком, Геническе и других городах. Волна акций протеста прокатилась по всему Херсонскому региону. В ответ российские оккупанты начали похищать журналистов, общественных активистов, ветеранов АТО, представителей местной терробороны и органов местного самоуправления. Иметь активную проукраинскую позицию в Херсонской области стало небезопасно.
Это на себе ощутил журналист издания «Новый день», руководитель общественной организации «Европростір» Олег Батурин, которого российские военные 12 марта похитили в Каховке. Ему позвонил по телефону знакомый активист информационной обороны Новой Каховки Сергей Цигипа и предложил встретиться возле автостанции. Олег пошел на встречу, оставив дома телефон и документы. Обещал вернуться через 20 минут, но этого не произошло. Он провел в плену восемь дней и вернулся домой живым. Теперь он с женой в безопасности.
О восьми днях российского плена, проукраинских акциях протеста в городах, работе медиа в условиях войны и временной оккупации рассказывает журналист издания «Новый день», руководитель общественной организации «Европростір» Олег Батурин.
В плену рашистов
— Что изменилось в городе после 24 февраля с началом полномасштабного вторжения российских оккупантов?
— С начала войны я не выезжал за пределы своего города Каховки. Только в первый день войны мы выезжали в соседнюю Новую Каховку, чтобы увидеть своими глазами, что же происходит. Это было очень страшно. Уже позже я осознал, насколько опасен был этот выезд. Мы с женой ездили туда на своем автомобиле. Над нами пролетали реактивные самолеты, огромное количество военных просто двинулось на Таврийск — они к тому моменту уже захватили Каховскую ГЭС и ехали на главное сооружение Северокрымского канала. Это было страшное и трагическое зрелище. Помню, когда мы вернулись домой, меня сильно трясло. Сначала я не мог понять почему, ведь вроде бы увидел очевидное то, к чему где-то мыслями и готовился. Как оказалось, меня очень удручил тот факт, что несколько человек, которых мы встретили, когда перед нами двигалась колонна военной техники, радушно встречали россиян, махали им, приветствовали.
В последующие дни начала появляться информация, что вскоре после того, как мы делали вылазку в Новую Каховку, за считанные часы там российские военные расстреляли семью с двумя маленькими детьми. На следующий день кого-то расстреляли. То есть каждый день они кого-то убивали. Под Новой Каховкой уже установили свои блокпосты, выезжать значило подвергать себя смертельно опасному риску.
— Как тебя похитили российские военные?
— 8 марта один активист из Новой Каховки в своем телеграм-канале написал, что его зовут Сергей Цигипа, он из Новой Каховки, ветеран АТО, бывший СБУшник, блоггер, в прошлом журналист и общественный активист. Мы с ним никогда не дружили, всегда поддерживали чисто рабочие отношения. Тогда же он сообщил, что ему угрожает опасность, что ему известно, что на него охотятся, что он на время залегает на дно и, если кто-то будет ему нужен, он сам выйдет с ним на связь.
Он позвонил мне в обед 12 марта. В то время мы как раз обсуждали первые похищения на Херсонщине. Кажется, тогда официально заявляли о 400 похищенных людях по нашей области. Так вот, он мне позвонил по телефону в обед и сказал, что ему очень нужно со мной встретиться. Это был обычный звонок, единственное — он звонил не со своего номера, но объяснил, что и этот номер его. Я живу в Каховке, он — в Новой Каховке. Цигипа предложил встретиться на середине дороги. Со своей стороны я сказал, что не буду этого делать, никуда из города не уеду и если он хочет встретиться, то пусть приезжает в Каховку. Через полтора часа набрал и сказал, что сможет подъехать. Договорились в 17:00 встретиться на автостанции. Я на эту встречу не взял ни телефона, ни паспорта. Своих домашних предупредил, как поступить, если не вернусь.
— Ты предполагал похищение, поэтому не брал телефон и документы с собой?
— Да, я это чувствовал. Перед выключением телефона и выходом из дома я переписывался со своей очень близкой знакомой из Каховки. И случилось так, что последнего ее сообщения я уже не прочел. В нем она написала: «Ты знаешь, орки заехали на автостанцию». Еще один момент — телефон я не выключил, думал, что выключил, но что-то не то нажал. В то время мы занимались охраной правопорядка от мародеров и у каждого из нас на телефоне была установлена программа «Рация». Через 5 минут после моего выхода мне позвонили по телефону орки, ответила жена, звонили, чтобы убедиться, вышел ли я на встречу, и звонили с того же номера, с которого меня набирал Цигипа. Жена его голоса не знает, поэтому на вопрос, вышел ли я, просто ответила «да». Больше этот номер не отвечал. Но после этого звонка заработала «Рация», и через нее мои коллеги по охране правопорядка сказали, что на автостанции орки. Через несколько минут еще одно сообщение: «Орки уехали с автостанции. Они уезжают из города». Очевидно, что там уже был я.
— Что говорили россияне, похитившие тебя? Как они действовали, когда узнали, что ты журналист? Для чего они это сделали?
— Меня били. Когда привезли в мэрию Новой Каховки и бросили на пол, то единственный раз им удалось заставить меня смотреть на моих собеседников, потому что все остальные боялись, то глаза мне закрывали, то лицо, так избегали объяснений, кто они и что они. А тут они меня заставили смотреть глаза в глаза. Спрашивали, кем и где работаю.
Я не чувствовал, есть ли у них вообще какой-то центр принятия решений, по крайней мере, какие-то главные люди. Потому что сначала они привезли меня к местным коллаборантам в Новой Каховке, потом в Херсон. Как-то странно все произошло. По крайней мере, в Херсоне прекратились угрозы. Уже не избивали и не угрожали. То, что я тогда пережил и чувствовал, было психологическим стрессом. Каждый день слышал, как пытают других людей. Как правило, в изоляторе в камеры к ветеранам АТО заходили дважды в день. Их избивали, пытали, издевались, а потом, как только издевательство прекращали, начинали обход всех камер, заглядывали в каждую и спрашивали: «Нормально все?» Если кто-то промолчал, не услышал вопроса или огрызнулся, мол, как здесь может быть нормально, то заходили и избивали. Вот это «Нормально все?» — «Да, все нормально» — я тоже воспринимал как садизм. Вообще, то, что я видел и почувствовал, свидетельствует об одном — они садисты. Даже это «нормально все», которое кажется таким якобы пустяком, я воспринимал как форму психологического насилия.
— Как удалось спастись из российского плена?
— Утром 20 марта меня вывели вместе с несколькими пленниками. Сказали, что отвезут домой. Что повлияло на их решение, мне неизвестно. Перед этим взяли у меня ДНК, электронные отпечатки пальцев, записали все паспортные данные и заставили подписать документ, что я «обязуюсь сотрудничать с федеральными органами российской федерации». Убежден, что это было больше из садизма и психологического давления, чем реальной угрозы и реальной коллаборации с ними.
Что нужно знать для выезда из оккупации и как работает «гибридная журналистика»
— Сейчас ты с женой в безопасности. Как долго добирались на подконтрольную Украине территорию?
— Когда мне удалось выехать на подконтрольную территорию, случилось, что я был среди первопроходцев новой дороги-выезда из области. Помню, ко мне обращались невероятно много людей с вопросами о том, как выехать из оккупации, как общаться с россиянами на блокпостах, чего от них ожидать, что им отвечать. Самым сложным мне кажется вопрос «Как решиться уехать из оккупированного города?»
— Как ты решился уехать?
— Выехать мне предлагали сразу после того, как я вышел на свободу. Но я отказался, потому что был эмоционально истощен и абсолютно к такому не готов. Да и у меня были очень яркие следы от избиений. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было верным решением. В общем, когда мы решили выезжать, то эпопея с эвакуацией длилась четыре дня.
«Помню себя еще в Каховке — как у меня постоянно было чувство страха. Каждое мгновение у меня был страх, что же будет в следующий момент. Был страх, что вот я сейчас выгляну в окно и что я там увижу — приехали ко мне или не приехали ко мне. Когда я пойду к врачу, в магазин — встретится ли мне российский военный. Схватит он меня или не схватит. Это было тотальное чувство страха»
— Расскажи, что главное и о чем следует всегда помнить при выезде из оккупации на подконтрольную Украине территорию?
— По-моему, самое важное и сложное — решиться на выезд. После выезда я провел Zoom-конференцию, где рассказывал о своем опыте, и после нее ко мне обращались многие именно из тех районов, где есть проблемы со связью. Я рассказывал индивидуально, создал общий чат в Facebook-мессенджере. Это тоже я считаю гибридной формой журналистики, ведь я тоже подаю людям информацию, просто на этот раз в такой форме. Что же такое журналистика? Это информирование людей. Тем более при таких условиях, когда эта информация позволяет людям выжить.
Поэтому самое важное и сложное — как решиться на выезд. Этот выбор нужно сделать. Надо твердо решить уехать. Помню себя еще в Каховке — как у меня постоянно было чувство страха. Каждое мгновение у меня был страх, что же будет в следующий момент. Был страх, что я сейчас выгляну в окно и что я там увижу — приехали ко мне или не приехали ко мне. Когда я пойду к врачу, в магазин — встретится ли мне российский военный. Схватит он меня или не схватит. Это было тотальное чувство страха. И я осознал, что не могу ничего с этим поделать. Это тот страх, который будет меня преследовать постоянно, пока я буду оставаться здесь. Это я ясно осознал. Но я также осознал, что у меня есть шанс выехать, вырваться, попасть на подконтрольную Украине территорию, и там точно этого ощущения страха не будет. И потому мне было легче сделать выбор — смогу ли я приспособиться к положению в Каховке или пытаться уехать. И я решил попытаться уехать. Уже тогда то, что должно было случиться в пути, я воспринимал легче. Мы проехали более 30 российских блокпостов, попали под обстрел. Было тяжело, потому что мало того, что дорога сама по себе тяжелая, мы еще и выезжали в очень сильный ливень. Выехать из Херсона мы смогли с третьей попытки. Когда люди жалуются, что им с первого раза уехать не удалось, то я всегда говорю, что знаю людей, которые с 6-го раза смогли уехать, и они воспринимают это как чудо. Выехать с первого или второго раза — это значит, что невероятно повезло.
Главные маршруты для выезда со временно оккупированной Херсонщины на подконтрольную Украине территорию были такими:
- В течение марта люди выезжали в основном через Станислав в Николаев. В последний раз по этой дороге пропускали 28 марта.
- Потом появилась возможность уезжать через Снегиревку. Там пропускали со 2 по 20 апреля.
- 23-24 апреля более массово люди поехали по дороге через Кривой Рог.
- Пока остался единственный путь, по которому можно проехать — через оккупированный Мелитополь на Запорожье.
— Что бы ты посоветовал тем, кто планирует уехать из оккупации относительно безопасно?
— Универсальных ответов нет. Некоторые люди меня так подробно выспрашивали, как общаться, что брать, куда в машине класть вещи, как себя вести, что от оккупантов ожидать. Выслушивать это все было и грустно с одной стороны, но с другой — хорошо, что люди готовятся и просчитывают все возможные варианты, риски. Когда я готовился к поездке, то так же расспрашивал, проговаривал опыт других людей. И на основании этих вопросов появлялись ответы.
Правила выезда из оккупации
- Всех интересует, нужно ли с собой брать деньги наличными. Я спрашиваю: «Вам эти деньги нужны? Берите с собой то, что вам нужно. Туда, куда вы приедете, вы себе деньги снимете».
Следует помнить, что эти деньги могут требовать у вас на российских блокпостах, что эти деньги нужны в первую очередь именно вам и, возможно, от них будет зависеть именно ваша жизнь. Такие вещи нужно осознать и тогда может будет легче общаться с этими орками на блокпостах. Знаю случаи, когда они требовали деньги, а люди в замену предлагали консервы, папиросы, говорили, что деньги, которые имеют, нужны на лечение. То есть, на каком-то человеческом уровне пытались говорить. В крайнем случае я советовал взять вещи, которыми можно откупиться — пачка сигарет, консервы, бутылка коньяка, водки, пачка чипсов, все, что вам доступно и что вы можете найти. Если возможности откупиться не будет, подготовьте сумму, которую вы сможете отдать им без большого ущерба для себя.
- Безусловно, нужно почистить телефон, в первую очередь, от фото. Россиян интересуют фото с военной техникой, передвижением войск. Были случаи, когда у людей находили фото пятилетней давности с какой-нибудь российской техникой и у людей начинались проблемы. То есть телефон все равно берите, но прочистите. Если нужен ноутбук — берите. Все равно при выезде люди берут самое необходимое.
- Некоторые мужчины волновались, стоит ли бриться перед дорогой, что лучше одевать. Конечно, не стоит надевать вещи, которые могут восприниматься как военные, цвета хаки, надо надевать и обувать нейтральные вещи.
Сопротивление против оккупанта
«Для людей было важно приходить на митинги не только для того, чтобы заявить о своей проукраинской позиции вслух, но и для того, чтобы избавиться от страха»
— Когда российские оккупанты зашли в город, ты говоришь, что некоторые граждане этому радовались. Однако впоследствии, шокировавшись жестокостью врага, люди стали выходить на проукраинские митинги против российской оккупации. Как изменилось отношение людей к так называемым «освободителям»?
— 24 февраля местных людей еще можно было поделить условно на полуватников, на пророссийских. Но дело в том, что буквально с первых дней россияне показали, кто они такие. В первый же день расстреляли семью из пяти человек, потом то здесь, то там начали расстреливать людей. По-моему, изменение отношения людей начало проявляться, если не в первый день войны, то точно со второго, третьего дня. В Каховке, в Новой Каховке полуватников не стало, люди определились. И даже те люди, которые оставались при каких-то пророссийских ностальгических настроениях, в подавляющем большинстве все это отвергли. Скажу даже на примере «гауляйтера» Каховки Павла Филипчука. В среде его круга общения, который его все время поддерживал и готов был выполнять первые его прихоти, довольно значительная часть резко и твердо заняла проукраинскую позицию. Если у них были ностальгические и эмоциональные настроения относительно россии, то уже первые дни войны показали, кто есть кто. Некоторые люди признавались, насколько они были в шоке. Они не ждали россию, просто имели определенные сантименты по отношению к этой стране.
Например, знакомая мне семья не была проукраинской, имела сантимент к россии, но когда они увидели, на что способна россия, то шокировались. Поэтому среди участников больших митингов 6 и 7 марта в Каховке было очень много людей, которые раньше никакой общественной активности и позиции не проявляли. В преддверии этих сборов уже было большое чувство страха. И люди, когда вышли тогда на улицу, сказали, что они пришли и им уже не так страшно. То есть, эти митинги даже воспринимались людьми как возможность успокоиться, побыть в кругу единомышленников, чувствовать, что мы не одни, что нас много. Это был мощный подъем. Поэтому для людей было важно приходить на эти митинги не только для того, чтобы заявить о своей проукраинской позиции вслух, но и для того, чтобы избавиться от страха.
Каховка, 6 марта 2022
— Кто-то координировал эти акции или это была исключительно самоорганизация людей?
— Знаю, что в Херсоне организаторов не было. В Каховке также конкретного одного организатора не было. Тогда многие собирались и предлагали выходить на митинги, очень разные люди хотели этого. На втором митинге в Каховке спонтанно одна выступающая сказала: «Давайте собираться каждое воскресенье». И я помню, что когда уже было очень страшно, когда уже похищали людей, врывались в квартиры, дома, мы в своем кругу обсуждали, что выходить уже будет очень опасно. Тогда значительная часть людей уже не вышла, но митинг все равно состоялся, и людей все равно было очень много. Это было 13 марта, когда я уже был в плену.
— Россияне готовят в Херсоне псевдореферендум. Он до сих пор не состоялся из-за проукраинских протестов горожан. Как удалось подавить эту инициативу?
— Думаю, если россияне задумали проводить какой-нибудь референдум, то его результаты уже давно готовы. Люди скорее опасаются, что им придется участвовать в каком-то референдуме. Многие боятся, что их могут согнать на этот митинг принудительно. Несмотря на то, что из Херсона выехало много активных людей, проукраински настроенные люди, которые не боятся высказываться, остаются. Соответственно, они не дали этой инициативе пройти.
— Когда из Херсона и области начали исчезать журналисты, общественные активисты и другие активные граждане?
— На днях было заявление о том, что в российском плену находится 41 человек из Херсона. Но я уверен, что точной цифры о том, сколько людей было в плену, сколько вчера, сегодня, завтра будут в плену, никто не знает. Мы оперируем только очень приблизительными цифрами. Вот, например, только сейчас стало известно, что еще 19 апреля в селе Раздольное Каховского района похитили мужчину. После освобождения из плена обращались и ко мне, надеялись, что, возможно, я слышал фамилии их родных, мужей, сыновей.
Какая судьба этих людей… я не знаю. Пыточных на Херсонщине, к сожалению, стало гораздо больше. Если в первой половине марта у россиян было несколько мест, где они удерживали пленных, то сейчас чуть ли не в каждом бывшем районном центре они удерживают и пытают людей.
«Для того, чтобы выжить, журналисту нужно выехать со временно оккупированной территории. Находиться там — это подвергать себя огромному риску»
— Представим, что ты украинский журналист, оставшийся жить в оккупированной Херсонской области. Что делать, чтобы выжить?
— К сожалению, для того чтобы выжить, журналисту нужно выехать со временно оккупированной территории. Находиться там — это подвергать себя огромному риску. Садистская манера общения российских оккупантов с жителями временно захваченных территорий, их непредсказуемость, абсолютная непонятность их логики — все это факт. Нужно уехать. Это единственный ответ на то, как выжить.
Каховка, 7 марта 2022
Фото з Facebook-страницы Oleh Baturin
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
