Фото: Рубрика
Ранее, когда не были разрушены мосты через Северский Донец, дорога из Харькова в Волчанск не занимала и полтора часа. 76 километров — и ты на месте. Сейчас приходится ехать в объезд. Теперь это путь продолжительностью около шести часов, щедро пересыпанных опасностями — дорога проходит через Купянск, который каждый день обстреливают российские войска, а после Купянска приближается к пограничным лесам, в которых могут скрываться диверсионные группы. Почти во всех встречных машинах либо беженцы, либо волонтеры, либо военные.
Жигули в кювете и звуки канонады
Дороги разбиты. Порой кажется, что нас можно обогнать пешком. И хотя все соответствующие службы работают быстро — подбитую и хоть немного пригодную российскую технику вывозят за считанные часы — все же находим то, что стоит снять:
Ничто так не вдохновляет как уничтоженная техника россиян.
Не доезжая до Купянска, останавливаемся возле сваленной раскрашенной в триколор стелы с надписью Купянский рай. Спойлер: на следующий день ее уже восстановили. Конечно, теперь она сине-желтая, как и положено.
Вдруг мы видим жигули, которые неподалеку влетают в кювет. Торопимся туда, зовем военных, которые были на соседней дороге. Две женщины, которые были в машине, вырвались из Купянска из-под обстрелов. Были на нервах и не справились с управлением, к счастью, не пострадали. Помогаем им, вместе с военными заменяем колесо.
Купянск проезжаем под звуки канонады. Россияне постоянно обстреливают левый берег города.
А в поселке Садовод чуть дальше по дороге местные жители украсили старые, еще советские, скульптуры на въезде в село. Сейчас это место встречи жителей этого небольшого поселка. Дети сидят на постаментах скульптур и приветствуют немногочисленные проезжающие мимо машины. Больше всего радуются военным. Взрослые просто общаются между собой. В селе уже четвертый день нет света, газа и воды. Не работают магазины, давно не работает аптека. Лекарства — то, чего больше всего не хватает местным жителям. Хорошо, что 16 сентября появилась мобильная связь, которая лучше всего ловит именно здесь, у скульптур. Пока фотографирую детей, матери интересуются, кто их увидит. Они очень гордятся тем, как украсили скульптуры.
Волчанск: свист прилетов
Мы знаем, что в Волчанске нет света. Уже на месте узнаем, что менее суток назад начал работать оператор Водафон. У всех подключенных к другим операторам есть бесплатный роуминг. У людей появилась долгожданная возможность свободно позвонить родным.
Семь часов дороги — и мы в городе. Уже темнеет, ни одно окно не светится — кажется, что в городе никого не осталось.
До границы с россией здесь четыре километра. Так что ночь не спокойная — всю ночь слышим прилеты. По городу бьют даже из минометов. Иногда по жилым кварталам стреляют прямой наводкой из танков.
Утро в городе снова начинается с обстрелов. Но местных это не останавливает — жизнь здесь начинается рано: световой день постоянно становится короче, поэтому важен каждый час. Среди местных на улице — пожилой мужчина, охотно рассказывающий о том, какой здесь была жизнь во время оккупации:
"Мне приходилось сидеть дома, выйдешь разве что хлеба купить. Живу в частном, три сотки огорода есть, чуть-чуть можно небольшой огород сажать. Кругом по городу стояли блокпосты, идешь и не видишь их, пригибаешь голову. Паспорта часто проверяли. Идешь — говорят, показывай паспорт, смотрит прописку. К сожалению, многие местные сотрудничали. Знаю, что на них уже и уголовное дело открыто.
Одно время какие-то ряженые казаки или кто они такие были. Короче, алкашня. Сильно пили здесь. Затем из Луганска пришли мобилизованные. Такие какие-то вояки — с автоматами ходили. Одни такие важные ходили, другие — скромные: может, из какого-то села забрали и отправили.
Самое страшное — непонятно, что будет дальше, когда придут наши войска. У меня есть спутник, смотрел наши каналы. А с 7 апреля по 10 июня у нас не было электричества. Новостей тогда почти не знали. Я через роуминг выходил звонил знакомым, спрашивал, какие новости".
Разговор прерывает характерный свист и взрыв мины, быстро заходим с мужчиной в ближайший дом, чтобы скрыться.
Волчанск был оккупирован в первый день полномасштабного вторжения. С 7 апреля по 10 июня город жил без электричества, без связи. Не выплачивались пенсии. В городе функционировала тюрьма, где пытали военных, бывших атошников и добровольцев ТРО. Оккупационные власти пытались установить свои правила: здесь и там встречаем и обмен валют от российского банка, и различные агитационные материалы.
Но основные правила, которые установили в городе россияне, это страх и террор. А еще высокие цены и невозможность заработать честным трудом деньги тем, кто работает, а пенсионерам — получить пенсии. Обычный Цитрамон здесь стоил 60 гривен за 6 таблеток (нормальная цена — менее 12 гривен). И здесь важно понимать, что перечень лекарств, которые были доступны, был крайне мал. Достать редкие лекарства было почти невозможно, из-за чего нуждавшиеся в них местные в них были обречены на медленную смерть.
"Не было хлеба, не было дрожжей, и муки не было"
К нам присоединились еще один местный житель и двое полицейских.
"Ночью тоже где-то летало — это же падло выйдет, выстрелит, потому что знает, что ничего ему не будет", — говорит кто-то из них. Снова слышны взрывы.
"Мы жили "на нервах", — говорит другой мужчина. — Переживаешь: за внуков, за детей, за всех. Дети и внуки в Вильчах, это рядом село, живут. Пенсию семь месяцев не получали. У кого были карточки, можно было снять наличные деньги за большой процент. Хорошо, что сын помогал, и были запасы, ну и немножко в погребе было".
Полицейский добавляет: "Очень тяжело для тех, кто живет в городе, если нет огорода. У кого есть — тем легче жилось".
Мужчина кивает и продолжает: "В первое время не было хлеба, не было дрожжей, да и муки не было. Очень за сына волновались, четыре раза россияне приходили, спрашивали, где сын".
В городе все знают о застенке, который россияне устроили в одном из предприятий. Снова слышен взрыв. Непонятно где, потому что это город — звуки отражаются от домов.
Тут к нам в здание заходит пес. Вообще всюду, где идет война, очень много брошенных собак. Люди эвакуируются, но не всегда могут забрать животных с собой.
Остатки агитации и российских товаров
Во время оккупации из города в сторону Харькова выпускали только женщин с детьми, мужчин — нет. В самом городе россияне активно распространяли дезинформацию — говорили, что "кракены (спецподразделение ВСУ) придут, начнут насиловать". Запугивали азовцами. Конечно, поверить в такое трудно, но нашлись и поверившие.
Идем по городу. Полицейское отделение, рядом — церковь, заброшенная и уничтоженная техника с буквой Z. В окнах — агитация, реклама обмена валют.
Большие ворота с надписью "Работаем, звоните". Работы после деоккупации хватит всем.
Несколько магазинов уже работают. В продуктовых еще дораспродают российские товары. Те, что не успели испортиться.
Пока в городе огромные проблемы с поставками, даже гуманитарную помощь еще не довезли. Да и цены значительно выше, скажем, киевских.
Две женщины продают выросшее на огороде. Покупаем небольшое ведерко малины у Валентины.
Женщина жалуется: "Нет ничего: ни хлеба, ни лекарства, ни воды, ни еды, магазины все закрыты были. В аптеках было российское лекарство, теперь они убежали, ничего не работает. Все дорого было в аптеках. Пенсию не получали уже восьмой месяц. Все всё перепродают, да этим и зарабатывали. Российские солдаты к нам не заходили, я на краю живу, наверное, потому и не трогали. Пока был свет — есть тарелка — смотрела только украинские новости".
"Русские говорили, что они тут навсегда, а зачем они теперь нас бомбят?"
Идем дальше в сопровождении военных. Встречаем женщин, они расспрашивают об эвакуации:
"Где вывозят? От нас? Говорят, что из Купянска? Говорят, что будут вывозить? А что в Харькове творится? Там безопасно? Если повезут, то можно ехать? У нас малой уже инвалид полный. Круглосуточно лупят по нам. Я торгую на рынке, начало лупить, думала переждать, бросила все и домой ушла. Как дохожу — вижу все побитое, у нас в двери дыра".
В городе не хватает информации. Из-за отсутствия электричества не работает телевидение, отсутствует интернет. Люди до сих пор под влиянием российской пропаганды. Много сильно запуганных. Нет газет, листовок, не работает радио. В городе ходят разные слухи, все исскажают информацию — такое впечатление, что некоторые специально делают вбросы. С этим, конечно, нужно бороться. Но есть огромная проблема — это логистика. Что-то довезти сюда очень тяжело. Все ждут установления переправы через Северский Донец.
В результате утренних взрывов пострадала многоэтажка в центре города. Выбитые окна, раненая женщина, поврежденная газовая труба. Люди жалуются, что не могут дозвониться в газовую службу. На самом деле, на тот момент, скорее всего, это было невозможно. В город пока вошли только военные — еще не налажена работа коммунальных служб. Из одного из подъездов слышится эмоциональный голос: "Русские говорили, что они здесь навсегда, а зачем они теперь нас бомбят?"
"Вот газ воняет, слышите. Надо перекрывать как-то. Витя, как нам газовое вызвонить?" Вопросы сложные. К сожалению, в первые дни после освобождения их решить сложно.
"Можете свободно ехать куда угодно"
Сплетни. К нам уже в третий раз подходят местные, спрашивают, можно ли уехать из города. Военные уже устали объяснять: "Почему нельзя? Вы же не россияне, вы же на своей земле. Можете свободно ехать куда угодно". Многие местные за время оккупации сильно напуганы. В глазах — страх. Через восемь месяцев россияне сумели настолько запугать людей, что они каждого, даже человека с камерой боятся. Думают, что мы — журналисты — из СБУ. Что начнем их пытать. Слышим это, когда местные говорят между собой.
На выезде — взорванный мост. На нем надпись — "Слава труду". В СССР, откуда эти слова и происходят, шутили, что это Слава Труду — молдавский футболист. Никто этот лозунг не воспринимал серьезно. Но почему-то оккупанты его вытащили, нарисовали. Так же, как и в застенке, куда они притащили флаг с портретом Ленина.
"Как будто на мне лежит мешок сахара"
Едем в окрестные села. К счастью, по сравнению со многими другими селами и городами, война их мало коснулась. Внешне разрушений почти нет. Хотя многие из местных попали в застенок, где, возможно, погибли.
Встречаем двух женщин. Они до сих пор сильно напуганы и не готовы на камеру рассказывать свои истории.
На соседней улице работает магазин. На пороге стоит владелица, Татьяна.
Говорит, что во времена оккупации было тяжело, ездили в Купянск за товаром, потому что "надо как-то жить". Женщина говорит, что сейчас радуется, что все хорошо. А еще — очень боялись всего, особенно их (оккупантов) взгляда.
Людмила, которую мы встречаем немного дальше, — жительница Волчанских хуторов. Ей 63 года и она охотно рассказывает о том, как здесь жилось во время оккупации:
"Во время оккупации такое состояние было, как будто на мне лежит мешок сахара и я его не могу снять. Просыпаюсь — хорошо, заснула — тоже хорошо. Жизнь была на уровне смерти. Когда была облава, нашей улице повезло — был один фсбшник, адекватный, заходил во двор, солдат на нас не травил. На других улицах повезло меньше, им ломали окна, двери, арестовывали.
Когда сказали, что мы свободны, я убралась в доме, помыла пол и вытерла пыль. И ее два раза за полгода вытирала, потому что не было жажды жизни. Сейчас, хоть и стреляют, хоть и страшно, но я свободна.
Людмила продолжает:
"Сегодня были в Волчанске, навещали женщину, мы ей помогаем. Но не доехали, потому что начался обстрел, стреляют по жилым кварталам, по высоткам. Мне кажется, что россия перевернулась с ног на голову — мы же рядом здесь живем, родственники, дети, родители, завязано все… И сейчас там родители и дети должны становиться перед пушками, потому что по их родственникам стреляют, а никто не становится.
Как-то была в городе — смотрю, женщина идет, собачку выгуливает. Тут еще одна женщина вышла с мальчиком маленьким, она дала ему зонтик, потому что дождь был, а я думаю: сейчас начнут бомбить, и что будет, эти люди идут просто и живут, а они, может, просто жить не будут, через секунду. Так и случилось: мы только повернули за угол, как начали стрелять. Я так думаю, кассетами, потому что такие взрывы были и так хлопало сильно. В 200 метрах от нас разорвалась бомба, мы успели убежать, а люди какие-то не успели. Так и живем".
Людмила вспоминает, что до начала полномасштабной войны имела в россии подругу:
"У меня есть лучшая школьная подруга, мы дружили, все обсуждали всегда. А после того, как она сказала, мол мы за три дня все сделаем, "мы" — мы теперь никто. Не общаемся теперь. Так нельзя. У человека должен быть стержень, должна быть родина, должна быть платформа, на которой ты живешь. И если ты ее потерял, ты уже никто. Так мы стали "никем" друг для друга. Вот такие дела".
"Страшнее всего было, когда не стало света и не было новостей. С седьмого апреля и по начало июня были без света. В мае сосед купил генератор, и мы первое, что сделали — включили новости. Ждали хороших новостей. И никто не сомневался, что так и будет. Пусть не будет света, пусть не будет еды, пусть будет вот так вот, свободно. Это моя Украина, мое небо и я здесь дома".
По дороге из Волчанска останавливаемся еще в поселке Приколотном Великобурлукской громады, где встречаем волонтеров ХАБ "Вокзал". Они привезли сюда комплексную помощь — продуктовые наборы, лекарства, гигиенические средства и сладости вместе с флажками Украины.
Яна Билецкая, сокоординаторка волонтерского логистического центра гуманитарной помощи, рассказывает: "Мы приехали вместе с Сергеем Овсянниковым, а также нашими друзьями, партнерами и военными в деоккупированный населенный пункт Великобурлукской громады. Выдаем гуманитарную помощь. Дополнительно проводим акцию, выдаем всем в первую очередь — детям. Все очень счастливы видеть родные флаги. Вообще наш центр работает с начала марта. На попечении — более 20 громад именно Харьковской области. Наш приоритет — деоккупированные села. Здесь была настоящая гуманитарная катастрофа".
Впереди — снова долгие часы дороги. Подъезжая к Купянску, мы видим огромный столб дыма. Мы не знаем, куда на левом берегу было попадание — к сожалению, времени на работу в городе нет.
35 вывезенных в россию детей и "езжайте забирайте"
Во время оккупации из Волчанска в августе якобы "на оздоровление" вывезли в россию 35 украинских детей. К сожалению, об их судьбе мы не успеваем ничего узнать. Сейчас, когда родители пытаются связывать, где их дети, им говорят: поезжайте к нам и забирайте. Конечно, это невозможно.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
