Аистов дом: что происходит с Демидовом — селом, которое затопили, чтобы остановить врагов

В начале августа ремонт дамбы наконец-то завершен. Со дворов постепенно отходит вода, обнажая теперь прогнившие деревья, превращенные в грязь огороды и фундаменты домов, которые еще не скоро удастся восстановить. 

Журналисты "Рубрики" побывали в Демидове еще в июле, чтобы зафиксировать хотя бы небольшую часть огромной цены, которой украинцам стоит свобода.

"Вон, видите черные деревья?"

Сев в автобус в Киеве, можно доехать прямо до небольшого базарчика в Демидове. Обеденная жара здесь кажется особенно густой. Продавцы, устало прячущие нераскупленные картофель, помидоры и вишни, говорят о детях, вырученном, прогнозе погоды и ужах. 

"Здесь еще особо нет воды, она там, дальше по селу. Но оттуда сюда без проблем доползают ужи, гадюки. Их тьма здесь стала! А мы с дочерью так боимся, страшно шаг сделать, как стемнеет немного", — рассказывает одна из продавщиц и показывает рукой на ту часть Демидова, которая пострадала больше всего.

Еще по дороге сюда можно увидеть луга. Конечно, затопленные. В гладкой зеркальной поверхности отражается небо. Полностью безоблачное. Из отражений выглядывают вершинки деревьев. Кажется, что сквозь небо они и пробиваются.

Иван Лаврентьевич возится возле своего участка, следит за двумя небольшими откачивающими воду насосами. Он говорит — делает это за собственные средства, потому что ждать некуда. 

"Вода… вон, видите теплицу? Это была там вода. Сейчас два насоса каждый день работают. Это каждый день 80 гривен на ветер. За сутки где-то 10 сантиметров отходит. 

Пропало все, что здесь было, фактически. Здесь была малина. Там — маленькие орехи… Три моих орешка… Вон, видите черные деревья? Это все пропало. Я не знаю еще, будут ли груши. В погребе до потолка воды стоит. Однажды откачал, но стенка развалилась. Сейчас снова вода стоит и толку сейчас качать? Во втором погребе — сантиметров 40 воды. Вон, из-под сарая течет. Земля пропитана уже", — говорит мужчина.

После подрыва дамбы оккупированное  село более чем на месяц оказалась в полной изоляции. Связь, газ, электричество, лекарства, хлеб – все это оказалось далеко, "на суше". Демидов же был на воде. 

"Моя жена говорит, что мы и год могли выдержать. Все свое было. Не было хлеба и газа. Перебили и где-то пол месяца не было газа, это было плохо. Но у меня баллон был. Потому что у меня поросята (газовые баллоны в селе часто используют для того, чтобы смолить убитых поросят, — ред.) Пол баллона было газа, то использовали немного. Чтобы не пропало мясо, сделали тушенку. Большой холодильник на три отдела весь был забит. Еще с женой ходили, людям раздавали, у которых было меньше или ничего не было", — вспоминает Иван Лаврентьевич.

Он говорит, что власть тянет с откачкой воды, потому что боится вероятного наступления из Беларуси. Еще одного. Однако местные в свою очередь боятся, что их дома рассыпятся, а огороды и поля надолго станут непригодными.

"До конца лета воду спустят, я согласен. Но пока оно высохнет… У меня еще такое. А у людей по окна мокрая хата. Стены трескаются, проседают. Зимой эти дома просто развалятся", — заключает мужчина и возвращается к своей смородине. Она, говорит, единственное, что в этом году хорошо родит в Демидове.

"А ты рыбку любишь?"

Аистов дом — это обязательно приходит на ум после первого же часа в Демидове. Аисты здесь не просто вьют гнезда. Они ходят среди людей, охотятся в их дворах и наблюдают за ними, пристроившись на вершинах утопленных в воду яблонь.

Пожилой мужчина, которого встречаем, называет их буськами — так, как называют аистов на Ровенщине. Сначала мужчина говорит, что купался здесь, пока поблизости пасет коз. Он долго рассказывает о трех сыновьях, которые сейчас на фронте, о крошечном правнуке, которого вывезла за границу семья, о внуке, который в 23 получил медаль "За оборону Киева". А потом прерывает сам себя:

"Я, ты знаешь, не купался. Я рыбу ловил. Так руками просто. А ты рыбку любишь? Я тебе дам одну! — он достает из мешочка еще живую рыбу и быстро протягивает. – Ты не переживай! Я могу себе вторую поймать. Буськи ловят, так и я словлю".

Экологиня Юлия Катыба говорит — хоть экосистема затопленного села уже изменилась так, что замечаешь это сразу, она восстановится после откачки воды. Но времени на это понадобится много.

"Любое изменение в экосистемах не проходит бесследно. Если в местах, которым не присуща чрезмерная увлажненность, резко появляется вода, гибнут насекомые, растения, маленькие грызуны, деревья, некоторые птицы теряют свой дом. Появляются другие животные, для которых эти условия идеальны и имеющие для этого приспособления.

Если откачать воду, экосистема со временем восстановится до прежнего состояния. Однако на это нужно минимум пять лет", — говорит экологиня.

То же касается и почв. Вода в таких количествах делает их менее плодородными и от того, когда она окончательно отойдет и как за землями будут ухаживать, зависит то, когда они снова смогут родить.

"Чрезмерное увлажнение почв вызывает оглеение, то есть ранее пористый и сухой грунт становится похожим на ил. В таких условиях трудно вырастить урожай, потому что все привычные нам культуры, которые мы выращиваем на огородах, не приспособлены к чрезмерной влаге. Даже если растения взошли, они погибнут из-за фитофтора и загнивания корневой системы. 

Если откачать воду хотя бы до конца этого лета, есть шанс спасти почву. Но нужно быть готовыми к неурожаю в ближайшие годы. После откачки воды обязательно необходимо разбить корку, которая образуется после высыхания, чтобы огород не превратился в камень. Во время посева не вносить много минеральных удобрений, чтобы еще больше не повредить. 

Если воду не откачать сейчас, на наиболее заводненных участках понадобится от 3 до 5 лет, чтобы восстановить плодородие хотя бы наполовину", — объясняет Юлия Катыба.

Но местные уже и сами понимают, что урожай появится нескоро. А для людей, живущих за счет хозяйства, это настоящая проблема, перекрыть которую гуманитарной помощью будет тяжело.

"Тысяча девятьсот тридцать четыре!"

Пока Раиса стоит в своем дворе и рассказывает об убытках, кажется, будто земля вокруг ее ног оживает и пульсирует. Но если присмотреться, становится видно — вокруг прыгают крошечные лягушата. Их сотни и ими усыпан весь двор.

"Уже вчера не было здесь воды, но она отходит немного, а потом снова прибывает и прибывает. В доме у меня пол уже гниет. И тут, — Раиса показывает на дом соседей, — дома начинают рушиться, в погребах полно воды.

Была большая помпа, начали качать, вроде вода отошла, а вот посмотрите. Огороды мы пахать и на следующий год не сможем. И что ждет нас? Голодовка зимой. Ну, сейчас у нас еще есть старый картофель. А сейчас такие цены… Здесь у нас, как говорится, одни пионеры. Одна пенсия. Три тысячи. А у брата еще и трех нет".

Мужчина смеется и отвечает сестре:

— У меня самая большая пенсия! Не говори, что у меня нет. У меня аж тысяча девятьсот тридцать четыре!

— А я же говорю, что у тебя президентская пенсия! Больше, чем у президента зарплата, точно, — начинает смеяться и сама женщина, но потом смех переходит в грустную улыбку: — Видите, какая баба глупая? Говорила другим журналистам раньше: "Ничего страшного, рим посеем". Вот же оно такое дурное ляпало. Такая довольная была, что меня фотографируют.

Женщина с отчаянием взмахивает рукой, просит уже не фотографировать и приглашает посмотреть на ее огород, а потом вспоминает, что к нему снова подошла вода и пройти туда без резиновых сапог нельзя.

"Родни нет — умерла родня"

Марию встречаем, когда пытаемся найти тропу, чтобы обойти затопленное поле. Ей 82, живет с мужем, но тот уже не в силах выходить из дома. Женщина разрешает пройти через ее двор. Вода там не стоит, как у многих других, но земля сырая, как будто только после дождя. Хозяйка говорит — внутри почва мокрая, земля не принимает в себя никаких ростков.

"Она не затоплена, сверху нет воды, а внутри — вся земля мокрая. Посадила я помидоры. Принялись, три дня побыли и все. У меня сад весь пропал. 

Дом затапливало. Вода была аж в прихожей. Я через окно лазила. Видите, разбитое окно? Это я попросила соседа разбить. Вот я сюда лазила, туда не могла. Только в сапогах ходить можно было. Вот в сараях везде была вода, и сюда везде пошла. Вот и садик. Яблонька желтая, слива внутри, весь садик… Вот где, видите? Смотрите, уже пожелтело, абрикос. Вот вроде нет воды. Я пойду заступ возьму и вам покажу. Так вроде нет воды, но копни — и там вода", — женщина направляется к сараю за лопатой.

Потом возвращается и надкапывает несколько клочков земли. Набирает немного дрожащей ладонью. Сжимает. Сквозь старческие пальцы проступает вода.

"Я закрою ямку назад, а то вдруг еще кто упадет… У меня еще и дед лежит. По хате пройдет, а во двор выйдет, да падает. В голове кружится, да падает. 

Это уже, голубята, оно все ушло уже немного. Ведро было с помоями, думаю, вылью. Как пришла, как отступила, так погрязла и ели сапога вынула. Это уже немного лучше стало. Вот вода блестит, видишь?

Была коза. Да война была, да осколок попал сюда в лоб. Все. То я вытащила, закопала, да и все. Это же война такое наделала. Но что поделаешь, живом в яму не полезешь. Мои родные жили до 90 лет. Мне сейчас 82. Оно хотя бы год еще посмотреть, что дальше будет. Родных нет — умерла родня. А молодые, они говорят "мы не знаем, мы чужие". И так мы вдвоем с дедом".

Правая рука Марии начинает дрожать все сильнее. Женщина говорит — из-за этого иногда не может удержать ложку, иногда бьет посуду, а когда особенно нервничает, чувствует, как начинают дрожать еще и зубы. 

"Это нервы, голубята, это все нервы", — заключает она.

"Я ее назвала Мирка. Чтобы мир был"

Демидов был под оккупацией больше месяца. Едва ли ее каждый местный в ответ на вопрос "как это было?" проводит параллель с Бучей — мол, как там, у них не было точно. 

"У нас один мужчина хотел остановить колонну танков. И они его убили. Он с коктейлем Молотова вышел один на танки. А один ехал на скорости и его убили. Нашли его после ухода россиян с мешком на голове и выстрелом в затылок. "Его на огороде сначала закопали, а потом перехоронили. Есть у нас и неизвестные. Но такого, чтобы людей массово пытали или сильно запугивали, не было", — рассказывает Татьяна.

Ее история оккупации и войны в целом о животных. Когда спрашиваем, пострадал ли ее дом, Татьяна отмахивается и говорит, что по-настоящему жалко не его. И проводит нас в сарай. Внутри – бык и две коровы.

"Там им раньше раздолье было, они паслись себе. А теперь вот стоят мучатся. После обеда здесь вообще нечем дышать. Здесь мокро. И я их вывести никуда не могу. Так и стоят здесь трое. Бычок и две коровки.

Пока мне повезло, что у меня высокий фундамент. Под домом была вода и пока вроде бы все хорошо. Посадила помидоры в ведрах. Капусту посеяла, тоже сходит. Пусть хоть что-то будет. Утки таких вывели утят, они здесь все вместе у меня плавают по огороду, смотреть на них хорошо, да. Но ведь вы представляете — у нас не жизнь, а не знаю что. Понимаю, что мы живы, нас не бомбят, не стреляют, но мы в воде", — отчаянно говорит женщина.

Возле нее бегают четыре собаки, на стуле растягивается кошка. Татьяна выносит из дома еще одного щенка, девочку. Остальные двое, говорит, родились уже во время войны. А на период оккупации заботиться пришлось еще и о чужих животных.

"У меня соседи уехали. Оставили на меня кур, собаку, кота. Говорят, мы не можем… Но уже почти все вернулись. Не спешат только те, кто за границей. 

Вот еще кошку подбросили. Она уже и котят привела, тоже в войну нагуляла. Я ее назвала Мирка. Чтобы мир был. Думаю, пускай живет, от коров молоко будет есть. У нас здесь соседи, у них десять хаски было. Четыре взрослых и шесть маленьких. Они их бросили. Маленькие ели туалет их, а большие ели кур, кошек, мышей они ловили. Я немного им варила кашу, добавляла молока туда и выставляла на улице кастрюлю. Так кормила, чтобы хоть не сдохли. Я утром выхожу, они уже сидят возле той кастрюли. А у меня кончились крупы, нечем было уже кормить. И хорошо, что именно в тот день россияне ушли, и через три дня владельцы приехали их забрали. Мне уже немного легче стало", — передает Татьяна.

Она говорит — ждет, когда воду откачают, однако не верит, что хотя бы следующей весной сможет высадить что-нибудь на своем огороде. Тем временем власти Киевщины решили выделить по 20 тысяч гривен каждому, чей дом пострадал от воды. Но хватит ли этих денег хотя бы на ремонт и уход за поврежденными огородами и полями? Вряд ли. 

Когда спрашиваем у местных, жалеют ли они, что оккупантов прогоняли ценой именно их села, все говорят, что нет. Но сожалеют о другом — что после деоккупации селу позволили стоять в воде так долго.

Фото Николая Тимченко, «Рубрика»