Режисер фільму «Крути 1918»: Ми програли через байдужість мирного населення

Весёлый, с крупными татуировками на шее и с уставшим лицом – таким он «залетел» в кафе, где мы его ждали. С ходу начал шутить: «режиссёр в нашей стране должен быть готов проснуться под мостом», «Ожидаемая премьера? Я об этом узнаю, как в тумане. Уже стали ходить слухи «Это любимый фильм Президента». А когда бы он его успел посмотреть, если в день, когда мне начали так говорить, я только получил самую финальную версию фильма?». Но по мере разговора Алексей Шапарев становится пронзительно серьёзным. Видно, что некоторые темы – его «оголённые провода», а события, которые снимал, он пропустил глубоко через себя.

29 января – 101-ая годовщина битвы под Крутами 1918 года. В этот день состоится предпремьерный показ фильма в кинотеатре «Киев». В прокат он выйдет 7 февраля.

А пока режиссёр экшна рассказал о переживаниях «за кадром» и исторической базе фильма «Круты 1918».

«Проблема украинского кино- и теле-производства – засилье карликов»

– Первый вопрос, который возникает, когда смотришь на название фильма «Крути 1918» – почему картину презентуют не к 100-летней годовщине? Что стало причиной задержки?

Питчинг (презентация кинопроекта с целью нахождения инвесторов, готовых его финансировать, – Ред.) Госкино мы выиграли раньше – в 2016-м. Но заявленный бюджет у картины достаточно большой, а дали только половину денег, даже меньше. Занялись поиском второй половины. Конечно, проект можно было запускать и так, но превращаться в «долгострой» не хотелось, да и лента такая, на которую деньги выделять нужно. Только сьёмки мы закончили в конце января. Фильм монтировали год. До 100-летней годовщины бы никак не успели.

– То есть, одну половину выделило Госкино, а вторую…?

Италия, Польша. Продюсеры из киноиндустрии. В Украине с этим обстоит странная ситуация. Я лично ходил и искал деньги, обращался даже к некоторым политикам. Многие из них такие патриоты, «щиро радіють за вітчизняне кіно». Но когда я предлагал им очень прозрачные и понятные схемы, они мне отвечали: у нас же выборы! Я говорю: «При чём здесь выборы к фильму? Или собираетесь переписывать историю под новых избранных?» Это чрезвычайно бесило. И самое печальное, что таких политиков много. Возникало глубинное разочарование, что революция ничего не поменяла. Убрали одного, а на его место пришло десять тысяч таких же. Простите, это мой «оголённый провод» (грустная улыбка).

– То есть, вторая половина финансирования – от частных инвесторов?

Да. Итальянцы приехали, посмотрели – сказали «окей». Поляки тоже. Это понятные люди. У них есть индустрия, которая работает не кустарно, а как положено. На мой взгляд, самая большая проблема украинского кино- и-телепроизводства – это карлики в ментальном плане, люди с очень урезанным виденьем. Их много и с ними лучше не работать.

«Тупик – это восьмая новая версия событий и шестая карта поля боя»

– Все-таки «Круты 1918» – это документалистика или художественный вымысел?

Есть основа – историческое событие. Но, к сожалению, сколько историков, столько и версий, которые очень сильно отличаются в нюансах. Я бы сказал, что это художественный фильм с собирательными образами, снятый на основе исторических событий. Сразу говорю, реконструкторы там не увидят серебряных пуговиц, как выглядела брусчатка того времени в Киеве или пояса у красноармейцев и матросов из крейсера «Аврора». Если есть желание посмотреть реконструкцию, можете не приходить – её там нет. Это история о людях, о студентах, о том, что каждый из этих ребят переживал и хотел изменить свою жизнь в тот момент. Это наша история, которая происходит сейчас, но снятая на столетие назад.

– А все-таки, вы привлекали специалистов по реконструкции?

Было очень много консультантов. Но тупик произошёл в тот момент, когда я услышал восьмую новую версию событий и увидел шестую нарисованную карту поля боя.

Были дневники Аверки Гончаренко, который командовал сотней. Он умер в начале 80-ых в Штатах, а за несколько лет до этого опубликовали его дневник, в котором он сам пишет, что не знает, как на поле боя разворачивались события, и как убили студентов, поскольку при этом не присутствовал. Его задача состояла в том, чтобы погрузить людей в эшелон и спасти. Погибло 25, 30, или 40 ребят – в каждом документе написано по-разному. Возможно, они просто заблудились и вышли на станцию, где находилось расположение красноармейцев. Гончаренко пишет, что их сразу же закололи штыками. В других газетах публиковали, что их ещё пытали. А петроградские коммунистические газеты написали, что армия Муравьёва нашла 40 голодных измученных студентов, их отвезли в Харьков, накормили, обогрели и они стали под знамёна революции.

«В сценарии я увидел зеркало современных событий»

– И как же вы работали с сюжетом? Какую версию выбрали, и насколько достоверно будет то, что мы увидим на экранах?

Мы выбрали те факты, которые у всех были едины. Идти по какой-то из версий смысла не было. Чтобы не гневить Бога и реконструкторов. Всё обозначено достаточно пунктирно, в первую очередь нас интересовала судьба каждого из героев. И мне еще важно было показать, что война происходила не только там, на поле боя, но и в Киеве, и везде. А проиграли мы её исключительно из-за банального равнодушия мирного населения.

– Ничего не напоминает?

Конечно, напоминает. Это маятник. Хотя сценарий мне дали сырой, за его реализацию я взялся потому, что увидел в нём зеркало современных событий. Я даже свою речь, которую произносил на питчинге (и не на одном), услышал потом у какого-то из наших карликовых политиков. Как-то включил телевизор, слушаю и думаю: «Так внятно говорит, зараза! Какие спичрайтеры хорошие!». А потом: «Секундочку…да это ж я написал для питчингов» (смеётся).

– Как вы считаете, виновато ли было командование тогда, под Крутами?

О каком командовании может идти речь? Его фактически и не было. Как говорится: «виноваты евреи, а что делать? Делать уже ничего не надо» (цитата из книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»).

Была куча факторов. Чего только стоила политическая обстановка. Когда Грушевский огласил первый универсал, украинская территория была частью империи, с финансированием и царём-батюшкой. Даже гривны еще не выпускали. Напрочь отсутствовала армия, поскольку люди по возвращению с Первой мировой совершенно не хотели войны. Сам Грушевский как политик был, хоть и очень яркий, выразительный, но слишком мягкий, уравновешенный и спокойный. Наверное, для того времени он не подходил. Хотя опять-таки – версий, почему все так, много.

– Как вы обыграли то, что нужно объяснить очень насыщенный, запутанный и тяжёлый период в истории?

Мы попытались объяснить это сценами в начале и отношением героев к происходящему. Например, как кондитер, главная героиня или её мама реагируют на эту ситуацию. Так можно собрать поверхностное мнение о том, что происходило. Понятное дело, что в силу каких-то моих художественных образов, речь идёт все-таки не о людях с рабочих окраин. Я принял решение, что красноармейцев показывать не стану. Это просто будут карлики, которые бегают по экрану. Не будет диалогов или крупных планов. Изначально сценарий пестрил моментами разрывания тельняшек и вышиванок. Но потом я решил это убрать и сконцентрировать внимание на художественной составляющей. Зритель увидит совершенно другого злодея, к которому он вообще не привык. Для этого я детально ознакомился, например, с биографией Муравьёва. Это был интереснейший человек. Да, мой злодей будет утрированным, но не грязным.

Мы привыкли, что если персонаж негативный, то он всегда с высокими бровями и очень пафосно говорит, как в фильме «Червоний» начальник тюрьмы. У меня это выразительные и хорошие актёры. Злодеев будет трое. И может сложиться впечатление, что вся страна только и борется с этими тремя уродами.

«Жертвы в любом случае не напрасны»

– Был ли это бой, который изменил ход истории?

Таких боёв в то время было много. Этот запомнился тем, что воевать пошли вовсе не те, кто должны были – молодёжь, студенты. Теперь я понимаю, что такой поступок немотивированный. Когда представлял себе, как все было, становилось очень тяжело физически, грустно и непонятно, что ж с этим делать. Но я понял, что, как все, рассказывать эту историю я не стану. Лучше пойду полечусь и расскажу так, как хочу.

Я ничего не ставлю под сомнение. И мои герои не сомневаются. В отличии от остальных, они идут и делают. Даже несмотря на то, что в итоге победил Муравьёв. Эта победа до сих пор сказывается, хоть мы и названия улиц поменяли. Нашей стране нужен Моисей, который сможет это все из мозгов населения вычистить. Пока не умрёт последний октябрёнок, ничего не будет.

– Исходя из вашего эмоционального надрыва, с которым вы сейчас говорите… А стоила ли идея таких больших жертв? И стоит ли сейчас?

Стоила. Однозначно. Но беда заключается в том, что на передовой студенты, люди, которые хотят изменить и жить нормально, а в кабинеты полезло нагноение. Та же ситуация, что и сейчас.

Но жертвы в любом случае не напрасны. Если не будет этой борьбы, то не будет ничего. Иначе единственным вариантом станет немного погрустить и взять билет в один конец.

– Раз уж так, поговорим о скандале в НАОМА (Національна академія образотворчих мистецтв та архітектури). Молодой художник Спартак Хачанов сделал инсталляцию в качестве своей дипломной работы «Парад членов».

Ну, класс! (весело говорит, глядя на фото)

– В его понимании война есть ни что иное, как «мерянье достоинствами». Его преподаватель, который служил в АТО, Сергей Харченко, жёстко работу раскритиковал и разрушил. Сейчас парня исключают из Академии и ему угрожает С14. Историю бурно обсуждают в фейсбуке: одни говорят, что не нужно лезть на территорию искусства, другие – что делать «парад членов», когда украинские военные ценой жизни защищают нашу землю – это кощунство.  На чью стороны вы бы стали?

У медали всегда две стороны. Человек индивидуален и имеет свое восприятие. Прав и тот, кто создал, и тот, кто разрушил. АТОшник – потому, что видел своими глазами весь ужас, и справедливо не будет доволен из-за того, что его изобразили в форме хрена, идущего на параде. А художник нарисовал себе в голове услышанные образы. И нет смысла судить. А вот исключать из Академии или угрожать – это уже крайность. 

«Если снимать по 1 минуте в 1 день – это идеально»

– Сколько с технической точки зрения нужно времени, чтобы снять такое кино, как «Круты»?

По-хорошему, месяцев 7-8 репетиций и тренировок. К тому же, пришлось исключить очень много экшн-сцен (action – боевых и зрелищных), чтобы не идти на компромиссы в вопросе качества. То есть, в идеале, это больше полугода подготовки, и уже при наличии хорошего сценария. Конечно, столько времени у нас не было.

– Правда, что по затратам времени 1 минута фильм – 7 часов сьемок?

Это еще лояльно. Это еще не космос. Экранное кино отличается от телевизора. Хотя бы размером. Каждая снежинка – размером с мою голову, представьте. Нужно хорошо отработать все участки изображения. К тому же, в отличии от телефильма, нужно закладывать какую-то художественно-изобразительную концепцию, единую стилистику. Должна быть цветовая и светотеневая тональность. Мы с оператором и художником увидели «Круты» в silver green. Свинцовая холодная палитра. И её нужно придерживаться во всем. К тому же, в экранном кино любой лишний мазок грима сразу проявляется. Поэтому если снимать по минуте в день – это просто идеально.

– А тяжело придерживаться поставленной концепции?

У нас не так много профессионалов, которые могут этим заниматься. Хорошие стоят дорого. Их не всегда можно позволить купить. Слишком много карликов, которые не умеют дело свое дело. Если бы в команде были все те люди, которые знают, что и как, я был бы просто счастлив.

– Графики и спецэффектов много?

Да. К сожалению или к счастью. Хотя бы потому, что не снять фон – настоящего исторического Киева нет. Можно выхватить только детали и то – под длинным углом и со штатива. Везде то кондиционеры, то стеклобетон.

В этом отношении удручает контраст, вот идёшь по старой Праге или Гданьску. Понимаешь, что там все, как было. Архитектуру берегут и не уродуют. Дома как стояли двести лет назад, так и сейчас выглядят. И люди живут. И всё красиво.

А у нас вот дом признан суперценностью, а там 9 кондиционеров торчат. И стоит владелец квартиры – бывший птушник-каменщик, достигший «кабинетных жиров», – курит на своём пластиковом балконе. 

«На такую картину нужно было втрое больше финансов»

– Бюджет фильма "Крути 1918" – 52 млн грн, из них половина – от Госкино. Этого достаточно?

– Этого катастрофически мало. Просто нереально мало. Сейчас я понимаю, что не надо было с таким бюджетом начинать делать эту картину.

– Сколько, по-вашему, должно быть?

– На реализацию изначального сценария, который я утвердил, нужно было хотя бы 160-170 млн. Втрое больше, да. Ведь есть технология, задачи, моменты съёмки. Во всех киношколах написано: как написано в сценарии, так надо стараться снять. Нельзя думать о том, что придёт могучий супервайзер и тебе всё зарисует. Вот написано, что бегут 800 человек по полю и за ними – 49 взрывов. Надо поставить 800 человек, увидеть, что их в любом случае не хватает, ещё 2 тысячи доставить, и сделать не 49, 96 взрывов. Тогда у тебя все хорошо.

– Одной из первой фраз про себя сегодня вы сказали: режиссер в нашей стране должен быть готов проснуться под мостом. Почему?

– Потому что последние 8 месяцев я бесплатно работаю и вообще не знаю, за счёт чего я живу. У меня задача просто была – закончить картину и сделать её такой, как я хотел.

– А каким бы вы хотели, чтоб его увидел зритель?

– В первую очередь я хочу, чтоб зритель из зала вышел не пустым. Чтоб что-то осталось в человеке, который посмотрит это кино.

– Какие именно выводы?

– Это как в истории студента с марширующими членами. Каждый сделает свои. Главное – чтоб не пустым. Даже если он скажет: «это г*но» – все равно вывод. А если человек выйдет, махнет рукой, значит это самая большая катастрофа моей жизни.

– Во время съёмок были ли эксцессы или забавные случаи?

– Скажу честно, я о них сразу забываю. Раньше, когда был молодой-горячий, даже в кого-то кинул чем-то тяжелым. Но это было давно. А сейчас я спокойно ко всему отношусь. Как Граф Олаф из «33 несчастья», который всегда вверху в башенке и смотрит из подзорной трубы, что там горит и догорает. Могу только луч смерти направить (смеётся).

Хотя был единственный момент, который меня пронял. Мы снимали рукопашную атаку, и был очень резвый конь. Актёр Алексей Тритенко (в «Крути 1918» – Аверкий Гончаренко, одна из главных ролей) – довольно отчаянный. Может и на коня запрыгнуть, и побежать, и перекувыркнуться, и в огонь, и в воду, если нужно. И тут эпизод, что нужно поставить лошадь «на свечу». А у Лёши большой размер ноги, плюс сапог ему дали размером ещё больше. Этот сапог в стремена с трудом пролазил. Получилось так – лошадь встаёт на дыбы, и я вижу, как мой любимый дорогой артист спиной летит вниз с коня. Первая мысль, когда он падал, была: «Бляха, мне ж ещё три сцены с ним снимать». (Смеётся). Лёха, прости!

– Как в «Укрзализныце» объяснили, что не дали вам поезд для съёмок?

Никак, что о них говорить. Козлы и в Африке козлы. Факт в том, что переговоры шли с апреля, а в декабре нам резко отказали. Картина начала буквально валиться. Съёмки вообще проходили в Киеве, Киевской и Черкасской области. И Черкассы стали нашим спасением. Мы нашли единственное оставшееся в живых паровозное депо, где работают и любят своё дело очень хорошие люди. Они пошли с радостью нам на встречу.

«Люди приходят в профессию, мечтая о красных дорожках и фейерверках, а этого нет»

– Не было ли риском брать молодых актеров в фильм? Формируется ли в Украине вообще хорошая актерская школа?

– Даже опытный актёр – это всегда риск. Школа формируется, но есть большая беда, которую культивируют телеканалы. Люди приходят в профессию, мечтая о каких-то красных дорожках и фейерверках, а ничего этого нет. Есть труд, после которого надо бы каждый раз ехать в пансионат и лечиться, чтобы волосы и зубы не выпадали, зубы не тряслись, и в 45 не выглядеть на 78. Нужно быть готовым всегда идти до конца. Даже если ноги отрубили, все равно ползти до финиша. Этого мало кто понимает.

Сейчас появилось огромное количество каких-то псевдо-профессионалов – вчера он был таможенником или горошком торговал, а сейчас он продюсер, и уже в какой-то гильдии европейской. А задать ему, допустим, вопрос «Что определяет жанр фильма?», он же не ответит.

– Какие исторические события хотели бы ещё вынести на большой экран?

Мне очень хочется Вторую мировую показать. Ещё в детстве я видел стариков, которые воевали, и хорошо помню их слова. Ничего общего с тем, что неслось с экранов. Они лишь говорят о жуткой боли. Я собрал много информации о периоде Второй мировой территории Восточной Европы. Очень много несоответствий от советского бюро.

Например, ставка Вервольф Гитлера. Сложнейшее инженерное сооружение. Его за год сделать практически невозможно, даже при всем немецком трудоголизме и организованности. А тем более на оккупированных территориях, где партизаны. Оказывается, партийная элита сдавала эти территории в аренду немцам ещё задолго до войны под всякие сельхоз разработки. И сюда приезжали люди строить – секретно, закрыто, но было время.

Или тот же Голодомор – хлеб, который здесь отбирали, ехал в Германию. И Гитлер, в том числе, сделал свою политическую карьеру на том, что накормил немцев украинским зерном. У нас много о чём нужно снимать и говорить.

– То есть вы готовите сценарий?

– Да. Это будет комикс на основании истории. Потому что реальная история настолько фантастична. Хочу снять кино не о том, как все умерли, а как все победили. Хочу про силу духа и победу.

– Предпремьера «Круты 1918» пройдет 29 января в культовом кинотеатре «Киев», который может прекратить своё существование. Как вы относитесь к этой ситуации?

Мне это не нравится. Кинотеатр с историей должен работать. Что там внутри происходит, «кто кому дядя» – я не знаю. Поэтому мне сложно откомментировать. Если действительно наша предпремьера может поможет хоть как-то кинотеатру, я буду очень рад.

– Какие фильмы Вы бы особенно отметили за последние годы?

Последний фильм, который я смотрел – это «Донбасс». Очень понравился.

Я сам оттуда, родился в Авдеевке. Мой старший родной брат был авиадиспетчером на той самой пресловутой вышке, поэтому мне это всё очень близко и понятно.

Я посмотрел «Донбасс» и понял, что за 30 лет ничего в принципе не поменялось (улыбается).